Во вторых, она и вправду много чего делала. Ну, т.е. она готовила пожрать, индюшачьи котлетки – в совке, на минуточку - предлагала добавки, вскусного сыра, у нее было к чаю сладкое, всякое шоколадное. И еще она хотела со мной общаться. В процессе общения мечеха начинала учить меня уму разуму и жизни, и по ходу говорила какую-нибудь гадость. Формально это не была гадость, а был типа совет или мнение. Которое ощущалось как гадость. Я огрызылась, бесилась, она грустно сетовала, что я такая несдержанная девочка, испорченная воспитанием – и общение сворачивалось. Собственно, общаться меня никто и не заставлял, а обеды со сладким присутствовали вне зависимости.
В общем, в детстве и в юности я думала, что она в принципе добрая, но дура. Ну а потом я про мачеху уже ничего особенно не думала, просто потому что я думала совсем про другое. А общение как свернулось в подростковые годы, так и осталось свернутым. Ну а теперь вот...
Теперь вот общение вернулось, т.к. они там стали старенькие, и у них там всякие болезни, и им там хочется общаться. Ну, так что мы и общаемся. И попрежнему в каждом телефонном разговоре формируется какая-то такая вот гадость, которая собственно даже вроде бы формально и не гадость, но вот как-то все же. А я уже ни разу не подросток, так что я рассматриваю все эти шпильки не без интереса, разглядываю и поворачиваю на свет. И до меня доезжает, что это все ни разу не бестактности. А типа поделки. Прицельные такие. И еще до меня вдруг доезжает – это ж надо, не прошло и 45 лет – что я ж ее всю жизнь бесила просто самим фактом своего существования. Вот ты живешь себе. А потом оказывается, что этот факт кого-то огорчает.